Journal articles on the topic 'Религии Востока'

Несмотря на проявление определенного интереса к религии в перестроечные годы российский Дальний Восток к началу 1990-х годов продолжал оставаться самым секулярным регионом страны, значительная часть его населения не имела опыта «жизни в Боге». Принятие ФЗ «О свободе вероисповеданий» (1990) и подписание Президентом РСФСР Б.Н. Ельциным 20 сентября 1991 Указа № 123 «Об открытии г. Владивостока для посещения иностранными гражданами» привели к тому, что российский Дальний Восток в 1990-е годы становится одним из излюбленных мест работы иностранных миссионеров, прибывающих в регион из США, Республики Корея, Японии, Австралии, Новой Зеландии, Канады, КНР и других стран. Значительная часть миссионеров, работающих на Дальнем Востоке России, были представителями протестантских и католических религиозных организаций. Материальная и моральная помощь иностранных миссионеров и миссионерских организаций местным протестантским общинам (баптистов, евангельских христиан, христиан веры евангельской (пятидесятников) и адвентистов седьмого дня) способствовала тому, что дальневосточные протестанты смогли в 1990-е годы не только начать массовую евангелизацию населения Дальнего Востока, но и добиться в этом значительных успехов, обогнав по количеству религиозных общин Русскую православную церковь. Миссионерское служение на территории российского Дальнего Востока представителей различных христианских конфессий из сопредельных стран способствовало, с одной стороны, росту протестантских и католических общин и групп, помогало дальневосточным верующим в организации благотворительной и милосердной деятельности; с другой – иногда приводило к конфликтным ситуациям. Позиции баптизма, евангельского христианства, пятидесятничества и адвентизма на Дальнем Востоке России были прочны и в советское время, в постсоветской России они должны восприниматься как традиционные религии, в дополнение к более традиционным, исторически признанным.

В статье на основе авторских социологических исследований и публикаций прослеживаются специфические особенности конфессионального пространства западных и северо-западного регионов ДФО, сформировавшиеся в зависимости от географического расположения, вида субъекта (область, край, национальная республика). В научный оборот вводятся данные социологического опроса "Религиозно-этническая самоидентификация населения Дальнего Востока в начале XXI в.", проведенного с апреля 2020 по сентябрь 2021 гг. на территории Забайкальского края, Республики (Саха) и Амурской области среди разных возрастных групп. Рассматриваются ответы респондентов по четырем группам вопросов: численность верующих, конфессиональная принадлежность, участие в религиозной жизни и место религии в жизни опрошенных. Автор приходит к выводу о размытости понятия "верующий" у участников опроса, о крайне низком уровне конфессиональной грамотности и желания принимать участи в жизни религиозной организации. Делается вывод о малом влиянии религии на жизнь большинства самоиндетифицирующих себя с той или иной религией. Ключевые слова: религия, предпочтения, население, Амурская область, Забайкальский край, Республика Саха (Якутия)

В данной работе рассматривается феномен религиозного миссионерства, направленного из восточных областей Византии на территорию Сасанидского Ирана. Епископы играли значительную роль не только в проповеди своей религии, но и в политике, выступая в качестве дипломатической силы, налаживающей диалог между соперничающими государствами. Миссионеры зачастую выступали как лидеры тех территорий, которые они представляли, и в общении с сасанидскими царями стремились отстаивать интересы своих земель и защитить свою паству. Западные епископы при общении с епископами Церкви Востока стремились навязать свои представления о христианстве, что особенно ярко проявилось на Селевкийско-Ктесифонском соборе 410 г., когда был принят Никейский символ веры и уменьшены различия в канонах греко-римской церкви и Церкви Востока. Одной из целей религиозных миссий епископов греко-римского (средиземноморского) мира на восток являлся также поиск и сохранение христианских святынь, чем занимался, например, епископ Маруфа Мартиропольский. Кроме того, представители сирийской христианской элиты привозили с собой книги и идеи, которые оказывали влияние на персидский мир. Таким образом, можно сказать, что поездки греческих епископов в Сасанидский Иран были разноплановым и сложным явлением, связанным не только с религией, но также с дипломатией и культурой. Исследование данной проблемы позволяет лучше понять феномен религиозных миграций греческой христианской элиты в другие регионы мира, а также чаяния, потребности и надежды данной части общества Восточно-Римской империи.

В данной статье рассматривается влияние литературы мусульманского Востока на татарскую литературу. Межлитературные связи мусульманских тюркоязычных народов стали особенно выраженными с распространением ислама в Средней Азии, Сибири, на Урале, в Поволжье, на Кавказе, в Крыму. В качестве постановки вопроса высказывается мнение о том, что ислам привнес в татарскую литературу и в народное творчество новые темы, жанры, образы и символы. Автор приходит к мнению о том, что принятие новой религии обеспечило письменную фиксацию литературы и фольклора. В статье анализируется поэма XIX в. «Кыйссаи Ибрахим Адхам» татарского поэта Габдельджаббара Кандалыя (1797–1860), ставшая классическим образцом религиозно-дидактической и суфийской поэзии. Поэма создана в традициях «Пэнднамэ» ‘Аттара и других суфийских поэтов, освещает некоторые эпизоды жизни реальной исторической личности – суфийского шейха Ибрахима ибн Адхама. Выполнен сравнительный анализ татарской поэмы об Ибрахиме Адхаме и турецкого народного дастана «Ибрахим Адхам». В результате анализа автор статьи приходит к выводу о том, что поэма «Кыйссаи Ибрахим Адхам» Г. Кандалыя, сохранив традиционные мотивы и идеи религиозно-дидактических произведений литературы Востока, стала самостоятельным, оригинальным произведением на татарском языке.

На сегодняшний день тема гонений на христиан, к сожалению, по-прежнему не теряет своей актуальности. Несмотря на то, что на международном уровне существует достаточно сильная правовая база, которая предусматривает защиту свободу мысли, совести и религии, христиане в тех или иных регионах мира подвергаются тем или иным притеснениям. Если в странах Западной Европы дискриминация христиан осуществляется косвенным путем - с использованием некоторых политических средств, как например «толерантность», то в странах Ближнего Востока по-прежнему существует угроза их физического уничтожения.В данной статье рассмотрены и проанализированы законодательства в области свободы мысли, совести и религии тех стран, где положение христиан на сегодняшний день представляется наиболее опасным, это: Египет, Ливия, Ирак и Саудовская Аравия. Также здесь проводится сравнение данных нормативно - правовых актов с теми реалиями, которые происходят в отношении христиан на сегодняшний день To date, the topic of persecution of Christians, unfortunately, still does not lose its relevance. Despite the fact that there is a fairly strong legal framework at the international level that provides for the protection of freedom of thought, conscience and religion, Christians in various regions of the world are subjected to various forms of harassment. While in Western European countries discrimination against Christians is carried out indirectly - using certain political means, such as "tolerance", in the Middle East countries there is still a threat of their physical destruction.This article examines and analyzes the legislation in the field of freedom of thought, conscience, and religion in those countries where the situation of Christians is currently the most dangerous.: Egypt, Libya, Iraq, and Saudi Arabia. We also compare these normative legal acts with the realities that are taking place in relation to Christians today.

Заза – иранский народ, населяющий преимущественно регион Дерсима (нынешний Тунджели в Восточной Анатолии). Часть заза – сунниты, остальные исповедуют синкретическую религию, формально относимую к алевизму, однако отмеченную рядом специфических черт, характерных исключительно для религиозной традиции заза-алевитов. Среди последних – внушительный пласт христианских элементов, заимствованных в период многовековых тесных контактов с соседями-армянами. Предки заза, переселившиеся из прикаспийского Дейлама на крайний запад исторической Высокой Армении в результате нескольких волн миграции в X-XII вв., почти целое тысячелетие, вплоть до начала XX века, то есть до Геноцида армян и полной деарменизации региона, жили в тесном контакте с армянами, что в значительное мере повлияло на культуру заза, их религиозную традицию и язык. Данная статья – краткий обзор некоторых аспектов, иллюстрирующих указанное влияние, а именно: поклонение армянским христианским святыням в среде заза, черты христианских святых в образах народного пантеона заза, армянская христианская терминология в языке заза.Религия заза-алевитов есть не столько сложнейшее явление, сколько процесс, который, по сути, не завершен и продолжается. Его уникальность во многом определяется селективностью заимствованных народным сознанием элементов, а также особенностями их вплетенности в ее системные компоненты (в культ, комплекс верований, мировоззренческую парадигму).Помимо черт, сохранившихся от времен глубокой архаики, в ее культовой практике переплетаются элементы целого ряда религий: Древнего Ирана, Индии, зороастризма, христианства, ислама. Это объясняется тем, что этногенез заза-алевитов происходил на культурном стыке Запада и Востока. The Zazas are an Iranian people predominantly inhabiting the Dersim region (today's Tunceli in Eastern Anatolia). Part of the Zazas are Sunnis, the rest profess a syncretic religion, formally attributed to Alevism, but marked by a number of specific features that are characteristic exclusively of the religious tradition of the Zaza-Alevis. Among the latter there is an impressive layer of Christian elements, borrowed during the period of centuries of close contacts with Armenian neighbors. The ancestors of the Zazas, who moved from the Caspian Deylam to the extreme west of historical High Armenia as a result of several waves of migration in the 10th-12th centuries, lived in close contact with Armenians, which greatly influenced the Zaza culture, their religious tradition and language. This article is a brief overview of some aspects illustrating this influence, namely: the worship of Armenian Christian shrines in the Zaza environment, the features of Christian saints in the images of the Zaza folk pantheon, Armenian Christian terminology in the Zaza language. The Zaza-Alevi religion is not so much a complex phenomenon as a process that, in fact, is not completed and still continues. Its uniqueness is largely determined by the selectivity of the elements borrowed by the people's consciousness, as well as the peculiarities of their interweaving into its system components (into a cult, a complex of beliefs, a worldview paradigm). In addition to the features that have been preserved from the times of deep archaism, elements of a number of religions are intertwined in its cult practice: Ancient Iran, India, Zoroastrianism, Christianity, Islam. This is explained by the fact that the ethnogenesis of the Zaza-Alevis took place at the cultural junction of the West and the East.

В статье исследуется современная религиозная ситуация в Сахалинской области, процесс её формирования, роль и место в ней различных религиозных организаций, выявляются основные тенденции их развития. Приводятся и сопоставляются данные социологических исследований религиозной жизни региона в контексте мониторинга состояния межнациональных и межконфессиональных отношений в Сахалинской об- ласти (2018 г.) и изучения религиозно-этническая самоидентификация населения Дальнего Востока в начале XXI в. (2020 г.). Ключевые слова: религия, Дальний Восток, Сахалинская область, церковь, религиозная организация, социологический опрос.

В современном мире актуальным является вопрос, касающийся жизни религиозных меньшинств в тех или иных странах. Проблема их нормальной жизни и функционирования, как правило, зависит от многих факторов как прямого, так и косвенного характера. Сегодня, например, зафиксированы случаи прямой дискриминации в отношении христиан на территории стран Ближнего Востока. Однако следует отметить, что Конституции большинства государств, где происходит такого рода дискриминация, хотя и устанавливает ислам в качестве государственной религии, но при этом гарантирует свободу вероисповедания. Религиозная ситуация в странах Центральной Азии носит принципиально иной характер. Цель данной статьи заключается в обзоре правовых норм в отношении свободы совести и вероисповедания в Республике Таджикистан, а также в выявлении основных проблем, связанных с положением Русской Православной Церкви в данном регионе на примере Душанбинской и Таджикистанской епархии. In the modern world, the issue of the life of religious minorities in certain countries is relevant. The problem of their normal life and functioning tends to depend on many factors, both direct and indirect. Today, for example, there are cases of direct discrimination against Christians in the Middle East. However, it should be noted that the Constitution of most States where such discrimination occurs, although it establishes Islam as a State religion, guarantees freedom of religion. The religious situation in Central Asia is fundamentally different. The purpose of this article is to review the legal norms regarding freedom of conscience and religion in the Republic of Tajikistan, as well as to identify the main problems related to the situation of the Russian Orthodox Church in the region on the example of the Dushanbe and Tajikistan dioceses.

Динамику религиозных трансформаций на дальнем Востоке можно определить как путь: от религиозного ренессанса разнообразных религиозных общин, расцвету (в рамках сепарационного типа государственно-церковных отношений), к стагнации и тенденциям поиска "новой религиозности" в "иных" религиях и духовных практиках, которые выходят за рамки культурной традиции исторически "православных" этносов в мусульманстве, или неошаманизме или в МОД "Аллатра" (религиозные диффузии). Актуальность темы исследования определяется необходимостью научного анализа современного состояния религиозной картины региона, а также анализа трансграничных взаимодействий российского Дальнего Востока в сфере влияние новых жителей региона в новых социально-экономических условиях на религиозную карту. Ключевые слова: религиозная динамика, религиозная карта Северо-Востока РФ, религиозные трансформации, религиозная диффузия.

В статье рассматриваются особенности идеологии черных евреев в США, исповедовавших различные варианты альтернативного иудаизма, в контексте протестного движения африкано-американцев. Охарактеризовано зарождение групп черных евреев среди африкано-американцев в конце XIX – начале ХХ в. Проведен анализ эволюции их взглядов – от умеренных, основанных на ветхозаветной традиции, характерных для сторонников большинства первоначальных организаций, до радикальных – у заметной части черных евреев, начиная с 1960-х. Возникновение нового религиозного движения стало реакцией части африкано-американской общины на многолетние притеснения и дискриминацию.Движение являлось формой протеста африкано-американцев, стремившихся исповедовать иудаизм и заявивших о себе как об «истинном Израиле». Религиозные радикалы и националисты искажали историю стран и народов Ближнего Востока и Африки с целью продвижения идеи превосходства чер-ной расы. Принятие иудаизма означало разрыв с господствующей религией и социально-культурными ценностями. Черные евреи стали особой субкультурой и одной из разновидностей африкано-американской религии, близкой по идеологии и структуре к церквям «черного христианства». Показано, что, несмотря на маргинальность, относительную замкнутость и малочисленность, экстремистское крыло черных евреев оказало существенное влияние на формирование ключевых идей «групп ненависти», отстаивающих черный национализм и сепаратизм в Соединенных Штатах. The article examines the features of the ideology of Black Hebrew Israelites in the United States, who professed various variants of alternative Judaism, in the context of the protest movement of African Americans. Its origin among African Americans in the late XIXth – early XXth centuries is shown. The analysis of the evolution of their views – from the moderate, based on the Old Testament tradition, among the supporters of the majority of the original organizations, to the radical – among a noticeable part of Black Hebrew Israelites, starting from the 1960s, is carried out. The emergence of a new religious movement was the reaction of part of the African American community to years of oppression and discrimination. The movement was a form of protest among African Americans who sought to profess Judaism and declared themselves as "the true Israel". Religious radicals and nationalists distorted the history of the countries and peoples of the Middle East and Africa in order to promote the idea of the superiority of the black race. The adoption of Judaism meant a break with the dominant religion and socio-cultural values. Black Hebrew Israelites have become a special subculture and one of the varieties of the African American religion, close in ideology and structure to the churches of "black Christianity". It is shown that, despite the marginality, relative isolation and small numbers, the extremist wing of Black Hebrew Israelites had a significant impact on the formation of key ideas of "hate groups" defending black nationalism and separatism in the United States.

В последнее время в осетинском обществе нарастает стремление к реституции, воспринимаемой как возврат к «исконному»: категорически отрицаются любые «внешние» влияния на культуру осетин и, в частности, на их религию. У определенной части этноса (и она численно растет) сложилось убеждение, превратившееся в своеобразный социальный миф, что осетинская этническая религия – уникальный монотеизм, сформировавшийся без влияния авраамистических религий. Этническая религия осетин – действительно, уникальный феномен. Но уникальность его заключена в вечной открытости межкультурному взаимодействию при неизменном сохранении собственной идентичности. Помимо черт, пришедших из времен глубокой архаики, в культовой практике осетин причудливо и одновременно органично переплетаются элементы религий Древнего Ирана и Индии, зороастризма, иудаизма, христианства, ислама. Это объясняется тем, что этногенез осетин происходил на культурном стыке Запада и Востока. Статья посвящена христианскому влиянию, отразившемуся в культе покровителя мелкого рогатого скота Фалвары – божества осетинского этнорелигиозного пантеона. Какова степень этого влияния и в чем оно проявилось? Задача настоящей статьи состоит в обнаружении и изучении возможных христианских реминисценций в образе и характере небесного патрона. Сложность ее решения обусловлена крайней узостью источниковой базы, тем не менее основные выводы сделаны нами с опорой на данные нарративных источников последней трети XIX в. Работа основана на принципе синхронического исследования в рамках структурализма К. Леви-Стросса, с точки зрения которого все культурные системы (язык, мифология, религия, искусство, обычаи, традиции) могут изучаться как знаковые системы. Анализ мировоззренческих трансформаций этноса осуществлялся с привлечением методов исторической психологии. The article discusses the general issues of the ethnic religion of the Ossetians. Recently, there has been a growing trend to return to the “original”, and, consequently, to reject any “external” influence on the Ossetian culture in general and religion in particular. A certain part of the Ossetians (and their number is increasing) have developed the conviction that the Ossetian ethnic religion is a unique monotheism, which formed independently of the Abrahamic religions. This has become a kind of a social myth. Undoubtedly, the ethnic religion of the Ossetians is a unique phenomenon. But its uniqueness lies in its eternal openness to intercultural interaction while maintaining its own identity. Apart from its archaic features, it absorbed elements of religions from Ancient Iran, India, Zoroastrianism, Judaism, Christianity, Islam in a quaint and natural way. This is due to the fact that the Ossetians as an ethnic group formed at the East-West cultural border. Specifically, the article is devoted to the Christian reminiscences in the image and cult of Falvara, the deity of the Ossetian ethnoreligious pantheon – the patron saint of goats and sheep. The article aims to study how the Christian tradition influenced the image of Falvara and how strong this influence was. The extreme narrowness of the source base forces us to rely mainly on logical rather than historical research method. Nevertheless, the main conclusions were made based on the data of narrative sources of the last third of the 19th century. The research is based on the synchronic approach within the framework of structuralism, developed by K. Levi-Strauss. According to this approach, all cultural systems (language, mythology, religion, art, customs, traditions) can be studied as sign systems. Ideological transformations of the ethnic group were analyzed using methods of a relatively new methodological approach of historical psychology.

Рост религиозности и наступательное движение секуляризма; две параллельные и вместе с тем противостоящие друг другу тенденции современного мирового развития. Во многих частях мира, в том числе и в его исламском сегменте, происходит расширение “зоны неверия”. Но одновременно идет процесс религиозного ренессанса, связанный с характерным для высокотехнологичной эпохи запросом на переосмысление рутинных социально-духовных ценностей и поведенческих стереотипов, поиском духовности. Одним из направлений становится обращение к традиционным религиям или формирование новых религиозных течений. На этой почве, особенно в сочетании с обострением иных проблемных обстоятельств развития социума, возможны разнообразные сотрясающие его “выбросы”. Вспышки право- и леворадикального экстремизма периодически возникают на политическом поле Европы и Латинской Америки. А в некоторой части исламского мира, не только на Ближнем Востоке, мощный импульс получает религиозный радикализм, причем с весьма драматическими и широкими по масштабам последствиями. Противоречивые тенденции, связанные с фактором религиозности, вписаны в не менее противоречивый контекст глобализации. Создавая предпосылки для диалога религий и для сближения между разными течениями в рамках одного религиозного направления, она одновременно оттеняет их консервирующую, идентифицирующую функцию, что становится частью резистентной реакции социума через оживление и активизацию партикуляризма. В религиозном мире сталкиваются с эрозией ценностей и их десакрализацией. Идет двуединый процесс “экспансия-редукция”, когда может происходить расширение количественных параметров ареала религиозности наряду с корректировкой ее качественных параметров. Хотя в ряде конфессий внутренняя неоднородность остается серьезным фактором напряженности (сунниты–шииты), в целом “мир веры” становится менее ригидным, в том числе и в связи с восприятием элементов иных культур и традиций. Аналогичные тенденции обнаруживаются и в “мире неверия”. Причины и перспективы наблюдаемого всплеска радикализма на Ближнем Востоке надо рассматривать в контексте более фундаментальных долговременных процессов в регионе и в мире и обязательно с учетом как мощных, хотя и противоречивых глобализационных трендов, так и очевидной неисчерпанности религиозных факторов в эволюции социума.

В данной статье рассматриваются основные достижения арабо-мусульманской цивилизации в общественных и естественных науках, их влияние на европейскую культуру. В своем цивилизационном развитии арабы шли к культурным и научным достижениям, используя передовой опыт народов, которые в результате обширных завоеваний оказались в составе Арабского халифата. В статье показано, что эти достижения стали одновременно и новым явлениям, и продолжением наколенного на Ближнем Востоке и в Северной Африке опыта предыдущих эпох. Можно утверждать, что возникновение исламской религии в значительной степени явилось основным базисом новой арабо-мусульманской культуры. Кроме того, в статье указано, что именно через ислам происходило вовлечение покоренных Халифатом народов в общее культурное и научное развитие. Именно арабо-мусульманская культура в средневековую эпоху была прогрессивным флагманом цивилизации для всего остального мира.

На северной окраине г. Бахчисарай расположен известный по письменным источникам и исследованиям начала ХХ в. могильник Кырк-Азизлер. На протяжении всего периода изучения древностей Крыма считалось, что данный некрополь являлся исключительно мусульманским элитным кладбищем XIV–XIX вв. Однако в ходе охранных археологических работ 2018 г. под руководством авторов статьи стало понятно, что данный памятник является более комплексным и представление о нем, как об исключительно исламском могильнике не верно. Помимо выявленного неизвестного ранее поселения, синхронного ранним мусульманским погребениям, были обнаружены средневековые захоронения с погребальным обрядом, несоответствующим исламской традиции. Данная работа посвящена немусульманским могилам, открытым на территории мусульманского кладбища. ЛИТЕРАТУРААкматов К.Т. Вооружение и конское снаряжение кочевников Тянь-Шаня в монгольское время. Дисс… канд. истор.наук. Новосибирск, 2017. 236 сАхмедов С.А. Погребения монгольских воинов из Мингечаура и защитный вал Абага-хана как неизученный аспект истории войн Золотой Орды и государства Ильханов. Золотоордынская цивилизация. Вып. 2 / Отв. ред. И.М. Миргалеев. Казань: Фэн, 2009. С. 162−169Бахчисарайские арабские и турецкие надписи // Записки Одесского общества истории и древностей (ЗООИД). Т. 2. Одесса, 1850. С. 429−578.Башкиров А.С., Боданинский У.А. Памятники Крымско-Татарской старины старины. Эски-Юрт // Новый Восток. 1925. № 8−9. С. 295−311.Белый А.В., Волошинов А.А., Карлов С.В. Поливная керамика золотоордынского времени из Эски-Юрта // Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья X–XVIII вв. / Ред. С.Г. Бочаров, В.Л. Мыц. Киев: Издательский дом «Стилос», 2005. С. 183–189.Бочаров С.Г. Отчет об археологических разведках на территории Бахчисарайского района (долина Ашлама-Дере и местность Эски-Юрт) в 2015 году. Симферополь / Архив ГБУ РК БИКАМЗ. 2016.Иванов А.А. Надписи из Эски-Юрта // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII–XVI веках / Отв. ред. Г.А. Федоров-Давыдов. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1989. С. 24–31.Карлов С.В. Археологические исследования средневекового поселения Эски-Юрт в г. Бахчисарае // АДУ 2004–2005 рр. Киïв; Запорiжжя. 2006. С. 182–184.Карлов С.В. Новые данные о средневековом поселении Эски-Юрт в Бахчисарае // Откровения древнего Солхата / Под ред. А.Г. Герцена. Керчь, 2012. C. 35–77.Кирилко В.П., Пигарев Е.М. Исследования могильника Кырк-Азизлер в 2017 г // История и археология Крыма. 2018. Вып. VIII. С. 59−60.Кириченко Д.А. Воины Золотой Орды в Азербайджане по данным антропологии // Золотоордынская цивилизация. 2013. №. 6. С. 106−111.Ломакин Д.А. "Старая ставка" крымских ханов: отечественная историография об Эски-юрте // Золотоордынское обозрение. 2018. Т. 6. № 4. С. 741–765.Масловский А.Н. Язычество в золотоордынском Азаке. археологические данные о веротерпимости // Труды III Международного конгресса средневековой археологии евразийских степей «Между Востоком и Западом: движение культур, технологий и империй» / Ред. Н.Н. Крадин, А.Г. Ситдиков. Владивосток: Дальнаука, 2017. С. 191−195.Меньшиков М.Ю., Волошинов А.А., Гинькут Н.В., Лесная Е.С. Керамический комплекс золотоордынского поселения Кырк-Азизлер. Предварительный обзор // Исторические, культурные, межнациональные, религиозные и политические связи Крыма со Средиземноморским регионом и странами Востока. Т. 2. / Отв. ред. А.Д. Васильев. М.: Пробел-2000, 2019. С. 87−93.Меньшиков М.Ю., Юнкин Ж.А. Исследования позднесредневекового мусульманского могильника Живописное 1 в Симферопольском районе Республики Крым в 2018 г. // Крым − Таврида. Археологические исследования в Крыму в 2017–2018 гг. Т. 2. / Отв. ред. С.Ю. Внуков, О.В. Шаров. М.: ИА РАН, 2019. С. 161−171.Недашковский Л.Ф. Грунтовые могильники округи городища Шареный бугор // Форум «Идель-Алтай». Материалы научно-практической конференции «Идель-Алтай: истоки евразийской цивилизации» I Международного конгресса / Отв. ред. Ф.Ш. Хузин / Археология евразийских степей. Вып. 13. Казань: Фолиант; Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ. 2011. С. 104−114.Старостин П.Н. Рождественский V могильник / Археология евразийских степей. Вып. 9. Казань: ИИ АН РТ, 2009. 144 с.Фёдоров-Давыдов Г. А. Религия и верования в городах Золотой Орды // Исторический архив. 1998. №1. С. 28−39.Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. М.: Изд-во МГУ, 1966. 276 с.Харинский А.В., Ковычев Е.В., Крадин Н.Н. Монгольские погребения XIII-XIV вв. из Прибайкалья: общие и локальные черты // Труды III (XIX). Всероссийского археологического съезда. Т. I. / Ред. Н.А. Макаров, Е.Н. Носов. Великий Новгород–Старая Русса: ИИМК РАН. 2011. C. 198−199.Чореф М.М. К истории Эски-Юрта // Материалы по археологии и истории античного и средневекового Причерноморья. Вып. I. / Ред.-сост. В.В. Хапаев, М.М. Чореф. Симферополь, 2008. С. 145−153.

В статье впервые в научный оборот вводятся артефакты, обнаруженные на раннесредневековых городищах – Тараз, Актобе, Кысмыши, с христианской символикой. Изучение несторианства в регионе длится уже более века, во-многом, интерес к историческому прошлому региону возник из-за массовых находок намогильных камней с изображениями крестов и тюрко-сирийских надписей. На пороге прихода и закрепления ислама на рубеже IX-X вв. на этом отрезке Великого Шелкового пути была создана конкурентная среда мультикультурализма. Христианство было лишь одной из многих мировых религий к которой имела отношение часть городского населения. Волна мигрантов-христиан прибывает регион в XIII-XIV вв., уже с Востока и отчетливо прослеживается по намогильным камням с некрополей, значительно меньшему числу нательных крестиков из захоронений. Тема остается крайне актуальной благодаря новой волне интереса, новым находкам на городище Илибалык в Илийской долине в последние годы. Если история несторианской патриархии, митрополии и крупных епархий достаточно хорошо известна, то история несторианства междуречья Шу-Талас пока открывается фрагментарно по отдельным артефактам, даже для этапа относительного расцвета христианской культуры в VIII-XI вв. Артефакты: орнаментированная часть глазурованного керамического светильника, нательный крест и относительно крупный кубковидный сосуд с оттисками равноконечных крестов дополняют достаточно солидный список археологических и случайных находок из региона, носившего легендарное название страны «Аргу».

В конце XIV – самом начале XV вв. в степной и горностепной зоне Южного Урала, в среде позднекочевнического населения практиковался религиозный дуализм. По имеющимся археологическим данным, в период Золотой Орды в степях Урало-Поволжского региона известны курганные могильники, содержащие на своей площадке как захоронения с характерным для кочевников–язычников набором погребального инвентаря и с соблюдением ярких элементов языческой обрядности (захоронение коня), так и погребения с выраженными признаками мусульманской обрядности (западная ориентировка, отсутствие вещей, поворот головы на юг и др.). Наиболее рельефно процесс изживания языческих норм и замещения их новыми обрядовыми нормами прослеживается в погребальных традициях. Одним из таких памятников является рассматриваемый в статье могильник, расположенных в верховьях р. Урал на востоке Оренбургской области. Из семнадцати исследованных на памятнике курганов четырнадцать могут быть интерпретированы как мусульманские по набору признаков погребального обряда. Планиграфия памятника показывает, что языческие и мусульманские погребения хотя и составляют единый некрополь, но расположены друг от друга на достаточном расстоянии. Покровский могильник не единственный в регионе с подобной планиграфией (некрополи II Ишкуловский, у пос. Урал и др.), это позволяет считать, что распространение ислама у кочевников Урало-Поволжья не было одномоментным явлением и охватывало довольно длительный промежуток времени (XIV вв.). На начальных этапах распространение новой религии могло сочетаться с традиционной языческой погребальной обрядностью, даже в рамках одного кочевого рода.

В данной публикации характеризуются археологические находки, выявленные на левом берегу реки Ик, в окрестностях с. Сарлы Азнакаевского района РТ. Анализируется уникальная находка бронзового зеркала с изображением двух карпов, резвящихся среди водорослей. Авторами раскрывается символика этого изображения, как образа достатка и материального благополучия, сулящего счастье, процветание, богатство и гармонию, как благопожелательный символ многочисленного потомства. Образ карпа становится воплощением упорства в достижении поставленных целей, пожеланием удачной карьеры и общего жизненного успеха. Изображения зеркал с двумя рыбами было характерно для средневековго Китая. Подобные изображения на различных предметах (зеркала, посуда и т.д.) с парными карпами появляются в Волго-Уральском регионе в золотоордынский период. Находки целых зеркал в этом регионе являются уникальными и, скорее всего, связаны с каким-то разрушенным погребением. Библиографические ссылки Алексеев В.М. В старом Китае. Дневники путешествия 1907 г. М.: Восточная литература, 1958. 321 с. Арсланова Ф.Х. Погребения золотоордынского времени в Павлодарской области // По следам древних культур Казахстана / Отв. ред. М. К. Кадырбаев. Алма-Ата: Наука АН КазССР, 1970. C. 54−59. Бурханов А.А., Мухаметшин Д.Г. Очерки истории Юго-Восточного Татарстана. Казань: Яз, 2014. 240 с. Бурханов А.А. Нигаматзянов И.Р. Древности Восточного Закамья. Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2017. 320с. Васильев Л.С. История религий Востока: Учебное пособие для студ.вузов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Высш.шк., 1988. 416 с. Гарустович Г.Н., Иванов В.А. Материалы по археологии средневековых кочевников Южного Урала (IX – XV вв. н.э.). Уфа: Изд-во БГУ, 2014. 328с. Захарова И.В., Захаров В.Ю. Удача по-китайски: как читать язык символов. Ростов н/Д: Феникс, Краснодар: Неоглори, 2010. 404 с. Измайлов И.Л. Восточное Закамье в эпоху средневековья в контексте социоестественной истории (к вопросу о периодизации) // Природа и самоорганизация общества / Под ред. Э.С. Кульпина. М.: Изд-во «Московский лицей», 2002. С. 226−238. Измайлов И.Л. Средневековые памятники Альметьевского региона: проблемы историко-археологической периодизации // Проблемы изучения заселения и образования населенных пунктов Альметьевского региона. Казань: Изд-во «Мастер Лайн», 2000. С. 16−28. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарстана. М.: Наука, 1978. 131 с. Лубо-Лесниченко Е.И. Привозные зеркала Минусинской котловины. К вопросу о внешних связях древнего населения Южной Сибири. М.: Наука, 1975. 170 с. Малявкин В.В. Китайская цивилизация. М.: Изд-во АСТ, Изд.-прод. Центр «Дизайн. Информация. Картография», 2000. 632 с. Набиуллин Н.Г. Джукетау – город булгар на Каме. Казань: Татар. кн. изд-во, 2011. 143 с. Недашковский Л., Ракушин А. Бронзовые зеркала второй половины X – XIV вв. из музеев Саратовской области // ТА. 1998. № 2(3). С. 87–108. Федоров-Давыдов Г.А. Золотоордынские города Поволжья. М.: Изд. МГУ, 1994. 232 с. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. М.: Изд-во МГУ, 1966. 276 с. Хуан Яньшэнь, ЧэньЮй. Памятники культуры эпох династий Сун – Юань / Пер. с кит. Ли Сюелян. Пекин: Пекинская компания «Шанс», М.: ООО «Изд.-полиграф. Центр Восток-Бук», 2014. 446 с. Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. M.: Наука, 1965. 495 с.

С 15 по 17 сентября 2021 г. в Санкт-Петербурге в Государственном Эрмитаже состоялась ежегодная международная конференция по христианскому Востоку и его связям с другими культурами и религиями. Конференция прошла в очном и дистанционном формате. В течение трёх дней было прочитано двадцать семь докладов на русском и английском языках. В первый день выступили двенадцать докладчиков. Вступительное слово к участникам конференции произнёс генеральный директор Государственного Эрмитажа М. Б. Пиотровский, в котором приветствовал исследователей, отметив значимость мероприятия и обозначил важность продолжения исследований в этой области. The annual international conference on the Christian East and its connections with other cultures and religions was held at the State Hermitage in St. Petersburg from 15 to 17 September 2021. The conference was held in person and remotely. During the three days, twenty-seven lectures were given in Russian and English. Twelve speakers took the floor on the first day. Mikhail Piotrovsky, Director General of the State Hermitage, delivered opening remarks to the conference in which he welcomed the researchers, emphasised the importance of the event, and stressed the importance of continuing research in this field.

Сформулированное выходцем из Антиохийской богословской школы, архиепископом Константинополя Несторием радикальное диофизитство не только вызвало активные споры внутри средиземноморского христианского мира, но и стало отправной точкой для стремительного продвижения евангельских идей в Азию вплоть до Дальнего Востока. Несмотря на то, что«теологумен» Нестория достаточно быстро вышел из богословской практики, мы знаем в западной историографии «сирийских христиан» Шёлкового пути как «несториан». При этом на территории КНР прежде всего через эпиграфические и археологические источники открывается масса новой информации о бытовании на территории Поднебесной «светлого учения» (известного экзонима,происходящего от имени Нестория, в Китае не знали, потому именовали новую религию «景教», гдепервый иероглиф означает «солнечный свет», «сияние», «блеск», а второй — «учение», «религия»). В настоящей работе автор, опираясь на открытые в последние десятилетия материалы, попытается отчасти реконструировать бытование христианства среди согдийцев, бывших одной из наиболее активных торговых наций на Великом Шёлковом пути. Одной из интересных категорий инвентаря, который мы видим нередко в погребениях согдийцев, являются ромейские монеты (а чаще — имитации таковых разной степени качества). Зачастую подобные «солиды» несут на себе и христианскую символику (впрочем, их общая семантика и функции дискуссионны). Но при этом, например, несторианское вероисповедание семьи Ми Цзифэня доказывают, что несторианская стела, установленная в Чанане отнюдь не одинокий и случайный артефакт. Хотя количество«последователей сияющего учения» в самой империи Тан и вассальных Китаю западных уделах точно оценить невозможно, совершенно точно, что немало христиан оттуда воздействовали на религиозную жизнь Поднебесной. Formulated by a native of the Antioch Theological School, Archbishop of Constantinople Nestorius radical diophysitism not only caused active controversy within the Mediterranean Christendom but also became the starting point for the rapid advancement of evangelical ideas into Asia up to the Far East. Despite the fact that the “theologoumenon” of Nestorius quickly emerged from theological practice, we know “Syrian Christians” of the Silk Road as “Nestorians” in Western historiography. On the territory of the PRC (People's Republic of China), primarily through epigraphic and archaeological sources, at the same time it is revealed a lot of new information about the existence of a “bright doctrine” on the territory of the Celestial Empire (a famous exonym derived from the name of Nestorius who was not known in China, therefore theycalled the new religion “景教”, where the first hieroglyph means “sunlight”, “radiance”, and “brilliance”,and the second — “teaching”, “religion”). In this work, based on materials discovered in recent decades, the author will try to partially reconstruct the existence of Christianity among the Sogdians, who were one of the most active trading nations on the Great Silk Road. One of the interesting categories of equipment that we often see in the burials of Sogdians is Romean coins (and more often it is imitations of such of varying degrees of quality). Often such “solids” carry Christian symbols (though their general semantics and functions are debatable). But at the same time, for example, the Nestorian religion of the Mi Jifen family proves that the Nestorian stele installed in Changan is by no means a lonely and random artifact. Although the number of “followers of shining teachings” in the Tang Empire itself and Western destinies vassal to China cannot be accurately estimated, it is quite certain that many Christians from there influenced the religious life of the Celestial Empire.

В статье на эмпирическом материале, собранном в Хабаровском крае, анализируются два образа мигранта как определенной социальной группы. Первый из них возникает на основе данных официальной статистики, сказывается на решениях и действиях региональной власти, проявляется в публичном дискурсе властных лиц. Второй, берущий свое начало еще с дискурса о «желтой опасности», конструирует образ мигрантов на основе набора характеристик (не имеющих ничего общего ни с гражданством, ни с временем пребывания в края), ведущей из которых выступает внешность. Во втором образе мигранты олицетворяют «чужих», противостоящих принимающему сообществу, угрожающих ему. Этот образ более всего представлен в средствах массовой информации, отчасти, в повседневном дискурсе. Как показано в статье, при всей интенсивности полемики, разворачивающейся в СМИ, по поводу мигрантов оба дискурса имеют отношение к симулякру, денотат которого, даже если он существовал, к настоящему времени исчезает. «Новые дальневосточники» (мигранты) все менее составляют внутренне организованное сообщество или социальную группу, различаясь не только в отношении этничности или религии, но и в отношении места исхода, факторов выталкивания, уровня образования, профессиональной принадлежности, социальных стратегий, культурной идентичности и так далее. Далеко не все они ориентированы на коммуникацию в рамках этнического сообщества. Дальний Восток, по утверждению авторов, изначально выстраивался как регион мигрантов, где миграция всегда была более существенные фактором, детерминирующим демографическую ситуацию, нежели естественный прирост. Но миграционные потоки, достигнув пика, постепенно исчезали, превращаясь в «следы», сосуществующие и сегодня в территориальном социуме. Сегодня входящий миграционный поток выходцев из новых государств Средней Азии и, частично, Закавказья все более становится «следом», распределенным по различным этажам социальной иерархии, разным видам деятельности, постепенно растворяясь в региональном сообществе.

В статье рассматривается вопрос об использовании ориентализмов в русскоязычной версии книги Расула Гамзатовича Гамзатова «Мой Дагестан», что актуально в связи с ускоренными темпами развития в последние годы торговых, культурных, политических и других связей с Востоком. Перевел книгу с аварского языка на русский язык писатель В.А.Солоухин больше 50 лет назад. Почти все описываемые нами восточные лексические единицы применяются во всех дагестанских языках. Очевидно, поэтому переводчик решил сохранить специфические особенности текста языка оригинала, используя ориентализмы. В книге в основном представлены арабизмы, персизмы и тюркизмы. В тексте находим больше всего слов из тюркских и арабского языков, это объясняется тем, что арабский язык – язык исламской религии, распространенной в Дагестане, а тюркские языки непосредственно контактировали и контактируют с дагестанскими языками. Единичны случаи применения в переводе лексем из китайского, японского, санскрита и других живых и мертвых восточных языков. Такие слова в речи употребляются редко и входят в пассивную лексику русского языка. Реализуемые в книге ориентализмы обогащают в первую очередь русскую живую речь. Они, вероятно, начали проникать в русский и дагестанские языки несколько столетий назад, и этот процесс, нам думается, продолжается и сегодня. Многие из данных в труде восточных слов давно адаптировались к законам русского языка. При этом в книге исследуемые слова использованы как в начальных, так и в косвенных формах. Большинство восточных слов является существительными, от которых сформирован ряд новых лексем на русской почве. Указанные в тексте иноязычные прилагательные образованы от существительных-ориентализмов посредством суффиксов, а несколько глаголов – префиксально-суффиксальным и суффиксальным способами. В русском тексте нами обнаружено минимальное количество слов, которые появились путем сложения основ, одна из которых является исконно русской, а другая – восточной. Кроме того, в переводе применены дефисные написания лексем, в которых также представлены ориентализмы и русские слова

This article is devoted to one of the most urgent and in-demand problems of interfaith relations within Christianity, called ecumenism. This work is a descriptive secondary study based on the works of Western (L. Svidler, J. Lindbeck, T. Best) and Russian (A. V. Shishkov, V. I. Manziuk, A. V. Karev, K. V. Somov) scientists and information from open online resources (Britannica, the Bible Online, Patriarchy.ru and so on). At the beginning of the article, the author gives definitions of the term "ecumenism", then mentions the most common forms of this phenomenon. The following describes the history of the origin and formation of the ecumenical movement. The positions of the Roman Catholic Church and Local Orthodox Churches are highlighted in separate paragraphs. It is thanks to the two most widespread Christian movements that ecumenical ideas have come to life. But it is worth noting that, despite the rapid spread, ecumenism has undergone a transformation: the initial desire to unite Christian denominations into a single church with a common dogma has grown into a plane where Christian leaders jointly solve the most pressing problems regarding social, political, environmental and other issues. So, in 2016, a meeting was held between the heads of the two churches – Patriarch Kirill of All Russia and Pope Francis. The main agenda was the situation of Christians in the Middle East and North Africa, who, due to terrorism and wars, are forced to leave their native places, where the Christian religion historically originated. In parallel with ecumenism, there are opponents of this movement in the most traditional Christian societies who fear complete assimilation by other Christian traditions. Similar antiecumenical actions took place among part of the flock of the Russian Orthodox Church, considering an alliance with the Pope to be a heretical act. The author, having studied the opinions of ecumenists from different countries and confessions, agrees that the idea of uniting all Christians in the world into a single church is impossible, and the only way to maintain communication is cooperation to solve various universal problems. Настоящая статья посвящена одной из самых актуальных и востребованных проблем межконфессиональных отношений внутри христианства, называемой экуменизмом. Данная работа представляет собой описательное вторичное исследование, основывающееся на работах западных (Л. Свидлер, Дж. Линдбек, Т. Бест) и российских (А. В. Шишков, В. И. Манзюк, А. В. Карев, К. В. Сомов) ученых и информации из открытых онлайн-ресурсов (Британника, Библия Онлайн, Патриархия.ру и так далее). В начале статьи автором приводятся определения термина «экуменизм», затем упоминаются наиболее распространенные формы данного феномена. Далее описывается история зарождения и становления экуменического движения. Отдельными пунктами выделяются позиции Римско-католической церкви и Поместных православных церквей. Именно благодаря двум наиболее распространенным христианским течениям экуменические замыслы претворились в жизнь. Но стоит отметить, что, несмотря на быстрое распространение, экуменизм пережил трансформацию: изначальное стремление объединения христианских конфессий в единую церковь с общей догматикой переросло в плоскость, где христианские лидеры сообща решают наиболее насущные проблемы касательно социальных, политических, экологических и прочих вопросов. Так, в 2016 г. состоялась встреча между главами двух церквей – Патриархом Всея Руси Кириллом и Папой Римским Франциском. Главной повесткой дня было положение христиан Ближнего Востока и Севера Африки, которые из-за терроризма и войн вынуждены покидать родные места, где исторически зародилась христианская религия. Параллельно с экуменизмом в наиболее традиционных христианских обществах существуют противники данного движения, которые опасаются полной ассимиляции со стороны иных христианских традиций. Подобные антиэкуменические выступления происходили среди части паствы Русской православной церкви, считая еретическим актом союз с Папой Римским. Автор, изучив мнения экуменистов из разных стран и конфессий, соглашается с тем, что идея об объединении всех христиан мира в единую церковь является невозможной, а единственным способом поддержания связи выступает сотрудничество по решению различных общечеловеческих проблем.

Генуэзская крепость Чембало (1345–1475 гг.), размещалась на горе Кастрон и имела сложную городскую и фортификационную планиграфию. В западной части города к 80–90-м гг. XIV в. сформировался латинский квартал, над которым возвышался замок св. Николая. В систему застройки латинского квартала входила церковь («храм №1»), которую исследователи (1999–2003 гг.) априорно стали именовать «храмом св. Николая». Однако западный мыс горы Кастрон носит имя св. Георгия. Это может служить основанием для предположения, что данный храм был посвящён св. Георгию – патрону города Генуи. Экспедицией Эрмитажа изучено четыре церковных постройки XIV–XV вв. (храмы №№ 2–5). Всем храмам присущи общие черты и функции. Их конструкции сложены из бута на известковом растворе. В кладках углов, дверных и оконных проёмов использованы сполии, выполненные из нуммулитового известняка. В храме № 5 в качестве строительного материала применены не только архитектурные детали, но фрагменты надгробий и посвятительных надписей из армянского храма XIV–XVII в. Ни на одном из храмов XIV–XV вв. не выявлены следы перекрытия с применением византийской кровельной черепицы – керамид и калиптеров. Черепичное покрытие («татарка») использовано только в конце XVIII в. при восстановлении храмов № 1 и № 5. Православные храмы (№ 2–5) возводились с использованием византийского фута (0,318 м). Церковные комплексы использовались на протяжении полутора-двух столетий в качестве квартальных городских часовен. В среднем на некрополях при каждой из церквей выявлено не менее 75 погребённых. Только в одном храме (№ 1) удалось in situ выявить следы полихромной стенной росписи. ЛИТЕРАТУРААдаксина С.Б. Монастырский комплекс X–XVI вв. на г.Аю-Даг. СПб.: ГЭ, 2002. 116 с.Адаксина С.Б. Работы Южно-Крымской археологической экспедиции // Археологические экспедиции в Крыму. 1995 год /отв. ред. В.Л. Мыц. Симферополь: Сонат, 2005. С. 11−15.Адаксина С.Б., Кирилко В.П., Мыц В.Л. Отчёт об археологических исследованиях средневековой крепости Чембало в 2004 году / Материалы Южно-Крымской археологической экспедиции. Вып. IV. СПб. Симферополь: ГЭ, 2005.190 с.Адаксина С.Б., Кирилко В.П., Мыц В.Л. Отчёт об археологических исследованиях средневековой крепости Чембало (г. Балаклава) в 2005 году / Материалы Южно-Крымской археологической экспедиции. Вып. V. СПб.; Симферополь: ГЭ, 2006. 223 с.Адаксина С.Б., Мыц В.Л. Отчет об археологических исследованиях средневековой крепости Чембало (г.Балаклава) в 2006 году / Материалы Южно-Крымской археологической экспедиции. Вып. VI. СПб.; Симферополь: ГЭ, 2007. 277 с.Адаксина С.Б., Мыц В.Л. Отчёт об археологических исследованиях средневековой крепости Чембало (г. Балаклава) в 2007 г. // Материалы Южно-Крымской археологической экспедиции. Вып. VII. СПб. Симферополь: ГЭ, 2008. 215 с.Адаксина С.Б., Мыц В.Л. Отчёт об археологических исследованиях средневековой крепости Чембало (г. Балаклава) в 2014 г. // Материалы Южно-Крымской археологической экспедиции. Вып. XII. СПб.; Севстополь: ГЭ, 2015. 204 с.Адаксина С.Б., Мыц В.Л. Золотоордынские компоненты в культуре генуэзского города Чембало (Балаклавы) в XIV−XV вв. // Археология Евразийских степей. 2018. №4. С. 206−210.Алексеенко Н.А., Дьячков С.В. Отчет о раскопках «консульской церкви» на территории крепости Чембало в 1999 году // НА НЗХТ. Д. №3432.Алексеенко Н.А., Гинькут Н.В., Дьячков С.В. Отчет о раскопках «консульской церкви» на территории крепости Чембало в 2000 // НА НЗХТ. Д. №3496.Алексеенко Н.А., Гинькут Н.В., Дьячков С.В. Отчет о раскопках «консульской церкви» на территории крепости Чембало в 2001 году // НА НЗХТ. Д. №3513.Алексеенко Н.А., Гинькут Н.В., Дьячков С.В. Отчет о раскопках «консульской церкви» на территории крепости Чембало в 2002 году // НА НЗХТ. Д. №3588.Алексеенко Н.А., Гинькут Н.В., Дьячков С.В. Отчет о раскопках «консульской церкви» на территории крепости Чембало в 2003 г. // НА НЗХТ. Д. №3592. Алексеенко Н.А. Монетный комплекс «консульской» церкви генуэзской крепости Чембало // Двенадцатая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений / Oтв. ред. А.С. Мельникова. 19–24 апреля 2004, Москва. М.: ГИМ, 2004. С.110−111.Алексеенко Н.А., Дьячков С.В. Церковь консульского замка крепости Чембало: храм католиков или православных // Christian architecture in the Black Sea Basin IV-VII cent. AD / International Scientific Conference. Abstracts (Poznan – Obrzycho, 25-29 October 2004). P. 4−5.Алексеенко Н.А., Гинькут Н.В., Дьячков С.В., Столяренко Е.Н. Археологической экспедиции Чембало 15 лет // Laurea I. Античный мир и Средние века: Чтения памяти профессора Владимира Ивановича Кадеева. Материалы / Отв. ред. С.В. Дьячков. Харьков: ООО «НТМТ», 2015: С. 150−162.Алексеенко Н.А. Клад молдавского купца из крепости Чембало // ХС. 2018. Вып. XIX. С. 17–28.Атанасов Г. Христианският Дуросторум-Дръстр. Велико Търново: «Абагар» АД, 2005. 416 с.Владимиров Г.В. Материальные следы куманов в болгарских землях (конец XI – середина XIII в.): проблемы изучения // Поволжская археология. 2014. №3(9). С. 242–253.Герцен А.Г., Яшаева Т.Ю. Древнерусские энколпионы из Юго-Западного Крыма // Славяно-русское ювелирное дело и его истоки / Ред. А.А. Пескова, О.А. Щеглова, А.Е. Мусин. СПб.: Нестор-История, 2010. С. 355−362. Гинькут Н.В. Поливная керамика XIV-XV вв. из «консульской церкви» Чембало // Взаимоотношения религиозных конфессий в многонациональном регионе: история и современность. Тез. Док. III Международной конференции по религиоведению. Севастополь, 2001. С. 53–60.Гинькут Н.В. Поливная керамика из «консульской церкви» крепости Чембало (предварительный обзор по материалам раскопок 2000 года) // Взаимоотношения религиозных конфессий в многонациональном регионе: история и современность. Тез. Док. III Международной конференции по религиоведению. Севастополь, 2001а.С. 15−17.Гусач И.Р. Турецкие полуфаянсы XVIII века из Азова // Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья X–XVIII вв. / Ред. С.Г. Бочаров, В.Л. Мыц. Киев: Издательский дом «Стилос», 2005. С. 476–481.Давидова М.Г., Лепахин В.В. Введение во храм Пресвятой Богородицы. СПб.: Метропресс, 2013. 76 c.Дьячков С.В. Раскопки «консульской церкви» в Чембало в 1999-2000 гг. // Проблемы истории и археологии Украины. Материалы международной научной конференции / Отв. ред. С.Б. Сорочан. Харьков: ХНУ, 2001. С. 93−94. Дьячков С.В., Алексеенко Н.А. Начало археологических исследований генуэзской крепости Чембало // Universitates (научно-популярный ежеквартальный журнал) №4. С. 28−37.Дьячков С.В. «Консульская церковь» крепости Чембало (XIV–XV вв.)// «О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических». Сборник научных трудов по материалам конференции в честь 210-летия со дня рождения П.И. Кеппена / Гл. ред. В. Л. Мыц. Киев: Стилос, 2004.С. 246−255.Дьячков С.В. Консульский замок генуэзской крепости Чембало XIV–XV вв. // Генуэзская Газария и Золотая Орда. Т. 2. / Ред. С.Г. Бочаров, А.Г. Ситдиков. Кишинев: Stratum Plus, 2019. С. 771−790. Доде З.В. Бестиарий на «монгольских» шелках. Стиль и семантика дизайна // Археология, этнография и антропология Евразии. 2007. №.2 (30). С. 100−113.Дончека-Петкова Л. Средновековни кръстове-енколпиони от България (IX–XIV вв.). София: Проф. Марин Дринов, 2011. 735 с.Ельников М.В. Средневековый могильник Мамай-Сурка (по материалам исследований 1989–1992 гг.). Запорожье: ЗГУ, 2001. 280 с., ил.Ельников М.В. Образ дракона – змия на серьгах золотоордынского периода: культурно-хронологический аспект // Stratum plus. 2005−2009. №6. С. 410−420.Залесская В.Н. Клад из Ай-Василя: об историко-культурных связях средневековой Ялты // АДСВ. 1995. Вып. 27. С. 98–101.Каримова Р.Р. Элементы убранства и аксессуары костюма кочевников Золотой Орды (типология и социокультурная интерпретация) / Археология евразийских степей. Вып. 16. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани. 2013. 212 с.Кирилко В.П. Двухапсидные храмы Таврики // Древняя и средневековая Таврика / Археологический альманах. № 28 / Отв. ред. В.В. Майко. Донецк: Донбасс, 2012. С. 189−224.Кирпичников А.Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984. 276 с.Кочкина А.Ф. Загадка поселения Samar (Древности Золотой Орды на Самарской Луке) // Самарская Лука. История, природа, искусство. 2011. №18. С. 20−24.Крамаровский М.Г. Нейзацкий клад. Крым и Малая Азия в XIV в. // Византия и Ближний Восток: памяти А.В. Банк / Отв. ред. В.С. Шандровская. СПб.: ГЭ, 1994. С. 126–142.Крамаровский М.Г. Латинская Романия и золотоордынский Крым. Латинские перстневые находки и печати в Северном Причерноморье. Клад из Ай-Василь // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 1 / Под ред. А.В. Евглевского. Донецк: ДонНУ, 2000. С. 245–263.Крамаровский М.Г. Золото Чингисидов: культурное наследие Золотой Орды. СПб.: Славия, 2001. 364 с.Крамаровский М.Г.. Альбрехт Дюрер: браслет с китайским драконом (заметки о ювелирном прототипе) // АДСВ. 2013. Вып. 41. С. 324−331.Кулатова И.Н. Золотоордынские украшения из Зенькова // Археологiчний лiтопис Лiвобережної України. 2002. №1 (2). С. 115.Малюк Н.И., Полидович Ю.Б. О некоторых аспектах распространения ислама в Восточной Европе (по материалам коллекции музея исторических драгоценностей Украины) // Религия и система мировоззрений древних и средневековых номадов Евразии / Отв. ред. А. Онгарулы. Алматы: Институт археологии им. А.Х. Маргулана, 2016. С. 65−75.Молодин В.И. Европейские кресты-тельники // Ставрографический сборник. Книга III. Крест как личная святыня. Сб. статей /Состав., науч. ред.. и вступ. ст. С.В. Гнутовой. М.: Изд-во Московской Патриархии; Древнехранилище, 2005. С. 83−133.Мыц В.Л. Каффа и Феодоро в XV в. Контакты и конфликты. Симферополь: Универсум, 2009. 528 с.Яшаева Т., Денисова Е., Гинькут Н., Залеская В., Журавлев Д. Наследие византийского Херсона / Севастополь: Телескоп, Остин : ИКА Техас. ун-та, 2011. 708 с.Науменко В.Е. «Латиняне» на Мангупе. Уникальный западноевропейский крест-энколпион из раскопок княжеского дворца мангупского городища: проблемы атрибуции и датировки // Вестник ВолГу. Серия 4. История. Регионоведение. Международные отношения. 2020. Т. 25, № 6. С. 100–115.Макаров Н.А., Грешников Э.А., Зайцева И.Е., Подурец К.М., Коваленко Е.С., Мурашев М.М. Невидимые святыни. Вложения в средневековых крестах-энколпионах по данным комплексных аналитических исследований // КСИА. 2020. Вып. 258. 25−45.Пескова А.А. Древнерусские энколпионы XI-XIII веков в русле византийской традиции // Ставрографический сборник. Книга III. Крест как личная святыня. Сб. статей /Состав., науч. ред. и вступ. ст. С.В. Гнутовой. М.: Изд-во Московской Патриархии; Древнехранилище, 2005. С. 134−183.Пескова А.А. Истоки иконографии древнерусских энколпионов // Христианская иконография Востока и Запада в памятниках материальной культуры Древней Руси и Византии: Памяти Т. Чуковой / Отв. ред. Е. Н. Носов. СПб.: Петербургское востоковедение, 2006. С. 121−162.Пескова А.А. Традиция изображения святых на византийских крестах-лериквариях // Archeologia abrahamica. Исследования в области археологии и художественной традиции иудаизма, христианства и ислама / Ред. Л.А. Беляева. М.: Индрик, 2009. С. 285−312.Руденко К. Казанский дракон: образ и символ // ТА. 2005. 1–2 (14–15). С. 92–110.Седова М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X–XV вв.). М.: Наука, 1981. 196 с.Сенотрусова П.О. Серьги из средневекового могильника Проспихинская Шивера-IV на Ангаре // Вестник Томского государственного университета. История. 2013. №3. (23). С. 285−288.Cтепанов А.Ю., Степанова Е.П. Фреска XIV века из Чембало // Византийская идея. Византия в эпоху Комнинов и Палеологов / Ред. В. Н. Залесская. СПб.: ГЭ, 2006. С. 162−168.Столяренко Е.Н. Пуговицы из захоронений «Консульской церкви» крепости Чембало (XIV-XV вв.) // Древности 2010. Вып. 9. / Отв. ред. С.В. Дьячков. Харьков: НТМТ, 2010. С. 290−301.Строкова Л. Золотоординський скарб з Василицiв // Пам’ятки України: iсторiя та культура. Рiчник XXXVIII. 2006. С. 34−43.Супруненко О.Б., Приймак В.В., Мироненко К.М. Археологiчнi пам’ятки золотоординського часу Днiпровського лiсостепового лiвобережжя. Київ; Полтава, 2004. 82 с.Терентьев-Катанский А.П. Иллюстрации к китайскому бестиарию. Мифологические животные Древнего Китая. СПб.: Форма Т., 2004. 224 с.Шалобудов В.Н., Андросов В.А., Мухопад С.Е. Раскопки курганов у с. Дмухайловка // Древности степного Поднепровья III-II тыс. до н.э. / Отв. ред. И.Ф. Ковалева. Днепропетровск: ДГУ, 1983. С. 19−27.Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. М.: МГУ, 1966. 276 с.Яровая Е.А. Геральдика генуэзского Крыма. СПб.: ГЭ, 2010. 208 с.Balard M. La Romanie genoise (XII - debut du XV siecle): Roma. Genova: Eсole Francaise de Rome. In 2 Vol, 1978. 1008 pCatalogue of the exhibition of Chi’ng dynasty costume accessories: the National Palace Museum / text by Cheng Chia-hua.Taipei, 1986.

The article reviews the period of the Literary Azerbaijani language beginning from the epics ofDede Korkut to the 16th century. It indicates that Arabic has infl uenced Azerbaijani since the most ancient times,i. e. beginning from the time when the Arabs occupied Azerbaijan approximately in the second half of the 7thcentury, and since that period, Arabic lexical units have been used in Azerbaijani. This infl uence was fi rst atthe level of oral language, but when the written form of Literary Azerbaijani began to be established in the 13thcentury, Arabic infl uenced our written literary language too, and since that time has manifested itself brightlyin the works of Hasanoghlu, Gazi Burhan Uddin, Nasimi and our other poets. While in Gazi Burhan Uddin’sworks the Arabic lexical units manifested themselves massively for the fi rst time in our literary language, inNasimi’s poetry the Arabic lexical units served somewhat to make Nasimi’s language philosophic and scholarly.However, already in the 16th century in Fuzuli’s works the frequency of the use of the Arabic lexical units inLiterary Azerbaijani reached its peak from both the quantitative and qualitative points of view. In Fuzuli’s worksthe essence and semantic features of the Arabic lexical units were revealed, at the same time, these lexical unitsfacilitated the promotion of Fuzuli’s language which, consequently, was admired not only in the Western group ofthe Turkic languages, but also in their Eastern group.The main purpose of the research was to study Arabic lexical units existing in Literary Azerbaijani. Theresearch had the following objectives: to identify some Arabic lexical units in the works of the 14th–16th-centuryAzerbaijani classical authors; to study the peculiarities of these Arabic lexical units in the Arabic language; to fi ndout what new shades of meaning they acquired in the environment of the Azerbaijani language; to fi nd out whatnew phonetic and morphological features these words acquired in the Azerbaijani language; to study the qualitiesacquired by the Arabic lexical units used in the Classical Literary Azerbaijani when they established syntacticrelations in the environment of the Azerbaijani language; to study what stylistic variations were created by theArabic lexical units used in our classical literary language, in our classical linguistic environment; to study ourclassical authors’ attitude towards the Arabic lexical units.Naturally, the panorama is extremely broad and comprehensive. Not because the theme of the research coversseveral centuries and the creative activities of tens of poets, but also due to the fact that it brings the mutualinterrelations of two thinkers, two cultures, and fi nally, the two languages onto one uniform plane of research.In this sense, the theme is actually essential. It is true that although our scholars have touched upon this themein their works now and then, yet despite its topicality, it has not been the topic of a separate investigation so far.A cursory look at our language is suffi cient to see which language has infl uenced it more, from which languageit has borrowed more lexical units all through its development (naturally, here we consider, fi rst of all, the languageof the written monuments to which we have an access). Certainly, Arabic is the language that has infl uenced ourvernacular most and from which we have borrowed more lexical units. It is true that our mother tongue has hadinterrelations with many languages all through its development, borrowed tens, hundreds of lexical units fromeither Persian, or Russian or some other languages in different periods of history, and have been exposed to theimpact of these languages. However, the Arabic language ranks fi rst among them. Arabic had been the language ofthe state ruling the socio-political state in the East for a long time; consequently, it turned into the state languagein which the scientifi c and cultural works were written, and along with all this, it is also the language of Islam, thelast heavenly religion, which has always upraised the status of this language; and hence, the strong infl uence ofthis language on Azerbaijani Turkish, like its infl uence on other languages of the East. In this sense, in terms of animpact on our vernacular, the fi rst place of the Arabic language is an undeniable fact. And while investigating thepeculiarities of the impact of Arabic on our language, the study of the frequency of the usage of the Arabic lexicalunits in our language as one of the first features of this impact is of utmost importance. Данная статья посвящена проблеме становления азербайджанского литературного язы-ка, начиная со времен эпоса «Деде-Горгуд» вплоть до XV в. Обосновывается мысль о том, что влияниеарабского языка на азербайджанский происходило с древних времен, начиная с того периода, когда арабыво второй половине VII в. захватили Азербайджан, и именно с этого времени азербайджанский язык на-чал пополняться арабскими лексическими единицами. Изначально, влияние было только на уровне уст-ной речи, в дальнейшем, в VIII в. к моменту формирования письменного литературного языка, оно пере-шло и на письменную речь. Ярким примером тому служат произведения Гасаноглу, Гази Бурхан Уддина,Насими и др. Однако, если в произведениях Гази Бурхан Уддина эти лексические единицы впервые былиширокомасштабно продемонстрированы в литературном языке, то на языке Насими они служили чем-товроде философским и научным. Тем не менее, уже в XVI в. частота использования арабских лексическихединиц в литературном азербайджанском достигла своего апогея, как качественно, так и количественно.Произведения Физули раскрыли сущность и семантические особенности арабских лексических единиц,тем самым способствовали развитию языка Физули, который полюбился не только Западной, но и Вос-точной группе тюркских языков.Основная цель исследования состоит в изучении арабских лексических единиц, существующих в ли-тературном азербайджанском языке. Поставлены следующие задачи: выявить некоторые арабские лекси-ческие единицы из произведений азербайджанских классиков XIV–XV вв.; исследовать их особенностив арабском языке; выявить новые оттенки значений, которые они приобрели в азербайджанском языке;выяснить, какие новые фонетические и морфологические особенности проявились у этих слов в азербайд-жанском языке; установить, какие качества приобретают арабские лексические единицы, используемые вклассическом литературном азербайджанском языке, вступая в синтаксическую связь в азербайджанскомязыке; изучить, какие стилистические оттенки приобретают арабские лексические единицы в классиче-ском литературном азербайджанском языке; исследовать отношение наших классиков к арабским лекси-ческим единицам.Действительно, картина достаточно широкая и всеобъемлющая. Не только потому, что тема исследо-вания охватывает несколько веков и творчество десятков поэтов, а также потому, что приводит на однуплоскость исследования два образа мышления, две культуры и, наконец, взаимоотношения двух языков.В этом смысле данная тема действительно очень актуальна. Конечно, наши ученые время от временикасались этой тематики в своих произведениях, однако, несмотря на свою актуальность, она до сих пор небыла темой отдельного самостоятельного исследования.Достаточно просто взглянуть на наш язык, чтобы увидеть, под влиянием какого языка больше на-ходился наш язык на протяжении всей истории своего развития (естественно, здесь в первую очередьимеются в виду дошедшие до нас письменные памятники), из какого языка больше всего заимствован-ных лексических единиц. Конечно, языком, под чьим влиянием больше всего находился и откуда большевсего лексических единиц заимствовал, является арабский язык. Правда, на протяжении своего развитиянаш язык был подвержен взаимодействию со многими языками, в различные исторические периоды за-имствовал сотни лексических единиц из фарси, русского и др. языков. Однако в этом ряду арабский языкзанимает первое место. Таким образом, арабский язык, являясь языком государства, долгое время управ-ляющего общественно-политическим положением на Востоке, в результате чего ставшего государствен-ным языком, на котором писались научные, культурные произведения, а также, будучи языком последнейнебесной религии ислам, что сильнее укрепляло его статус, наряду с воздействием на другие языки, такжеимел сильное влияние на тюркский азербайджанский язык. В этом смысле факт первенства с точки зрениявлияния арабского языка на наш язык неоспорим. При исследовании очень важно изучение частотностииспользования арабских лексических единиц как одного из первых признаков особенностей влияния араб-ского языка на наш родной язык.

Статья посвящена перспективным направлениям исследований проблематики сакральной географии. Это понятие включает в себя широкий спектр сюжетов – объекты поклонения, «места силы», календарный цикл праздников, паломничество и сопутствующие ритуалы. Ее предлагается рассматривать не как статичную картину святых мест и религиозных обрядов той или иной этноконфессиональной группы, но изучать в динамике, как процесс постоянного изменения, усложнения или упрощения системы культовых объектов, разрастания или упадка вдохновленного ими литературного творчества. Статья обращается к общим сюжетам эволюции сакральной географии в религиозных традициях иудаизма эпохи Второго храма, различных течений восточного христианства, ислама. Рассматриваются, в частности, факторы, влиявшие на разрастание или деградацию системы мест поклонения той или иной религии, а также такие сюжеты, как феномен святых городов, традиции паломничества, способствующие этнической или над-этнической консолидации, а в некоторых случаях и составлявшие основу самой экономики религиозных структур. Наибольший интерес представляют примеры соперничества за обладание св. местами или почитаемыми реликвиями между религиозными исповеданиями или внутри их, а также за уничтожение в ходе межрелигиозного противоборства вражеских сакральных объектов. This article focuses on promising avenues of research in the field of sacred geography. This concept encompasses a broad spectrum of topics, including objects of worship, «places of power», the calendar cycle of festivals, pilgrimage, and associated rituals. It is suggested to view sacred geography not merely as a fixed collection of sacred sites and religious practices tied to particular ethno-religious communities, but as a dynamic process characterized by ongoing changes, complexities, or simplifications in the system of revered objects, as well as the expansion or decline of literary creations inspired by them. The article discusses the general themes of sacred geography's evolution within the religious traditions of Second Temple Judaism, various branches of Eastern Christianity, and Islam. In particular, it examines factors influencing the expansion or degradation of worship sites in specific religions, as well as topics such as the phenomenon of holy cities and pilgrimage traditions that foster ethnic or supra-ethnic consolidation, and in some cases, underpin the economies of religious structures. Of particular interest are instances of competition for control over sacred sites or revered relics among or within religious groups, as well as the destruction of sacred objects in inter-religious conflicts.

Экономическая история Узбекистана достаточно изучена учеными-экономистами, однако ни в одном исследовании еще не рассматривался генезис предпринимательства экономической истории Узбекистана. Как показывает экономический анализ, основными предпосылками генезиса предпринимательства в Узбекистане являются, на наш взгляд, следующие общие условия: 1. Природно-климатические условия региона, создавшие исторические предпосылки функционирования азиатского способа производства. 2. Торгово-ростовщический капитал, развивавщийся на почве “Великого шёлкового пути”, проходившего одной из вех через территорию Узбекистана. 3. Эволюция рыночных отношений и экономический потенциал ре-гиона. Во-первых, когда говорится о значений природно климатических условий, мы конечно не сможем рассмотреть всех аспектов. Считаем необходимым рассмотреть суть экономической стороны вопроса. Историческая роль природно-климатических условий в основном отражается в так называемом “азиатском способе производства”. В предыдущем параграфе мы подробно рассмотрели суть вопроса и поэтому можем сделать вывод о том что азиатский способ производства выступает всеобщим условиям в накоплении капитала с древних времен для среднеазиатских государств и собственно для крупных землевладельцев. Это сложившееся условие испокон веков послужили исходной предпосылкой для развития рыночного хозяйства и, в свою очередь, предпринимательства. Во-вторых, особое место занимает роль торгово-ростовщического капитала в генезисе предпринимательства стран Востока. Иными словами, торгово-ростовщический капитал сыграл своеобразную роль в развитии рыночных отношений и предпринимательства в Узбекистане. Это обусловлено двумя разнообразными факторами, имеющими своеобразный характер. В отдельности его влияние на генезис предпринимательства. Так, по мусульманской религии разрешается вести коммерческую деятельность, это с одной стороны, а с другой – запрещается мусульманам заниматься ростовщичеством.

<p>В статье рассматривается кризис религиозности в современной западной цивилизации. Показывается, что в большинстве католических и протестантских стран Европы и США уровень религиозности стремительно снижается, а в православных — существенно не меняется или даже увеличивается (наибольший прирост за последнее десятилетие наблюдался в России). Либеральная идеология активно вытесняет из жизни общества и отдельного человека религию, традиции и обычаи, непосредственно с нею связанные.</p><p>Новый виток секуляризации, широко развертывающийся в западном мире, проявляется как в катастрофическом уменьшении числа прихожан в церквях и их закрытии, так и в размывании основополагающих христианских нравственных принципов, касающихся вопросов семьи, брака и половой морали.</p><p>Либерализация половой морали, охватившая страны Запада, проникает и в различные христианские церкви, что проявляется в одобрении ими нетрадиционных сексуальных отношений, подрывая авторитет Церкви и девальвируя христианскую религию. Либерализация половой морали носит агрессивный характер. Католическая церковь, которая отказывается одобрять однополые браки, подвергается серьезному давлению со стороны либеральных кругов, развернувших масштабную кампания по дискредитации Церкви с целью заставить ее изменить позицию по вопросам половой морали.</p><p>Либерализм, не добившись окончательной победы над одной религиозной системой, столкнулся с новой угрозой в лице другой — ислама, который стремительно распространяется в Европе вместе с мигрантами из стран Африки и Ближнего Востока. В данной статье особое внимание уделяется проблеме исламизации Европы и нарастающего в связи с этим противостояния культур в дилемме «Запад — Восток», в котором половая мораль играет одну из основных ролей.</p>

<p>В статье рассматриваются типы цинизма, возникшие в восточных цивилизациях, ядром которых были мировые религии — буддизм и ислам.</p><p> Мистическое направление буддизма (традиции дзен) в ХХ в. обретает черты «глобальной культурно-символической туманности» (А. Агаджанян) — глобального необуддизма. Она свободна от поклонения Богу, конкретных традиций и одновременно навязывает миру определенную духовную моду. Хотя она кажется альтернативной западным традициям, но проявляет себя как «прирученная альтернатива». Облик глобального необуддизма можно описать так: транснациональная сетевая структура с центрами вокруг харизматических учителей; медитация как ключевая практика; новое буддийское миссионерство (благотворительность, общественное участие, реклама в массмедиа); создание реформаторских установок на «очищение ядра» или «научный» буддизм. На примере буддизма видно, как западная культура тестирует, фильтрует, обрабатывает духовные феномены различных культур, вырывая их из национальной почвы и встраивая в глобальный масскульт.</p><p>Ядром ближневосточного, арабского мира, является ислам, имеющий мистическое направление — суфизм. В конце ХХ в. суфизм превращается в народный праздник, некое действо, промежуточное между мистерией и цирком, не предполагающее отныне духовных практик. В то же время традиционный ислам создает религиозно-политические организации и группировки, которые обозначаются как «радикализм», «экстремизм», «терроризм» с добавлением определения «исламский». Так отлаженная система глобального государственного террора, созданного Западом, запустила ответный механизм — терроризм групп и одиночек, который пытается противостоять глобализму в его же цинической системе координат. Цинизм усиливается тем, что постепенно «воины Аллаха» превращаются в глобальных наемников, которые начинают служить силе, против которой изначально создавались, — Западу.</p><p>Делается вывод, что духовное движение — это всегда движение против энтропийного овеществления и объективирования миропонимания. Когда антиэнтропийный процесс прекращается, в мире происходит распыление и ослабление духовности. И мировые религии, и крупные цивилизации прошли свой энтропийный путь, создав собственные типы цинизма. Всеобщий цинизм — тревожный сигнал глобального «разбожествления» мира.</p>

Алтын Орда– Шығыс және Батыс елдері арасында халықаралық қатынастарды дамытуға, сауда және мәдени байланыстарды нығайтуға үлесін қосқан. ХІХ ғасырдың бірінші ширегінен бастап Алтын Орда тарихын әртүрлі елдердің ғалымдары зерттеп келеді және Алтын Орда тарихы негізінен шығыс деректерінің аясында зерттелгені көпшілікке аян. Алтын Орда тарихын зерттеуде батыс еуропалық деректер мен зерттеулердің өзіндік орны бар. Батыс деректерінен Алтын Орданың аумағы мен шекарасына, мемлекеттің атауына, қалаларына, мәдениетінің дамуына, сондай-ақ саяси тарихтың кейбір мәселелеріне қатысты түпнұсқалық пікірлерді кездестіруге болады.Атап айтқанда, Батыс Еуропалық деректер мен зерттеулерден Берке хан мен Бейбарс сұлтанның арасындағы мәдени және саяси байланыстар, Алтын Ордадағы ислам діні, Иран билеушілері Хулагуидтермен соғыс, Алтын Орда мен Египеттің одақтасуы туралы мәліметтерді жинақтауға болады. Алтын Орда мен Византияның арасындағы саяси, экономикалық байланыстар мен неке саясаты туралы мәліметтерді латын, түрік тіліндегі деректер мен зерттеулерден алуға болады. Батыс деректері негізінде зерттеу бұл кезеңнің назардан тыс қалған тұстарын жаңа фактілермен толықтырады. Алтын Орда тарихына қатысты батыс деректері мен зерттеулері түпнұсқалық жаңа идеялар мен дискуссиялық сипаттағы пікірлерді бере алады, Алтын Орда тарихының мұрасын байытады. Кілт сөздер:Алтын Орда, Батыс Еуропалық деректер, Мәмлүктер, Мысыр, Византия, Бейбарыс, крест жорықтары. Золотая Орда способствовала развитию международных отношений между странами Востока и Запада, укреплению торговых и культурных связей. С первой четверти XIX века история Золотой Орды изучается учеными разных стран, изучается преимущественно в контексте восточных источников. Западноевропейские источники и исследования также имеют свое место в изучении истории Золотой Орды. Из западных источников можно найти оригинальные данные о территории и границах Золотой Орды, названии государства, городов, развитии ее культуры, а также некоторые вопросы политической истории. В частности, из западноевропейских источников и исследований можно почерпнуть сведения о культурных и политических отношениях Беркехана и Бейбарыссултана, о исламской религии в Золотой Орде, о войне с иранскими правителями Хулагуидами, о союзе между Золотой Ордой и Египта. Сведения о политических, экономических отношениях и брачной политике между Золотой Ордой и Византией можно найти из латинских и турецких источников и исследований. Исследование, основанное на западных данных, добавляет новые факты к некоторым аспектам этого периода. Западные источники и историография, по истории Золотой Орды, могут дать оригинальные новые идеи и дискуссионные взгляды, обогащая наследие истории Золотой Орды. Ключевые слова: Золотая Орда, западноевропейские источники, мамлюки, Египет, Византия, Бейбарыс, крестовые походы The Golden Horde contributed to the development of international relations between the countries of East and West, the strengthening of trade and cultural ties. Since the first quarter of the 19th century, the history of the Golden Horde has been studied by scientists from different countries, and for many it is obvious that the history of the Golden Horde is studied mainly in the context of Eastern sources. Western European sources also have their place in the study of the history of the Golden Horde. From Western sources, one can find original data on the territory and borders of the Golden Horde, the name of the state, cities, the development of its culture, as well as some issues of political history. In particular, from Western European sources and studies, one can draw information about the cultural and political relations between Berke Khan and Baibars Sultan, about the Islamic religion in the Golden Horde, about the war with the Iranian rulers of the Hulaguids, about the alliance between the Golden Horde and Egypt. Information about political, economic relations and marriage policy between the Golden Horde and Byzantium can be found from Latin and Turkish sources and studies. A study based on Western data adds new facts to some aspects of this period. Western sources and historiography on the history of the Golden Horde can provide original new ideas and controversial views, enriching the heritage of the history of the Golden Horde. Key words: Golden Horde, Western European sources, Mamluks, Egypt, Byzantium, Beibarys, crusades.

В данной работе исследуются вопросы, связанные с проявлением телесности, как то: описания внешности, оценочные характеристики, которые норманнские и византийские авторы давали выходцам из герцогства Нормандия – норманнским рыцарям. Эти потомки викингов-завоевателей в краткие сроки овладели языком, культурой, религией покоренных ими франков и на рубеже X–XI вв. устремились в паломничества по святым местам. Однако этим они не удовлетворились и в течение XI в. путем завоеваний достигли главенствующего положения не только в сообществах Южной Италии, Сицилии, но и на Ближнем Востоке, в Сирии и Малой Азии.

Индуистская культура является одной из старейших и наиболее полных философских структур с спиритуалист ской целью, сформулированной в истории человечества. Признанный своей глубиной, сложностью и широтой рассуждений, которые добродетельно связывает научный корень с духовными сюжетами в объяснениях о проявлении и божественной реальности. Эта статья, общая цель которой состоит в том, чтобы представить основы, на которых была основана эта философско-культурная система и ее структура мысли, и, для конкретных целей, продемонстрировать, как она способствовала разработке основных религий и философий мира, которые направлены на то, чтобы помочь человеку вновь найти свою истинную природу. В качестве методологии было проведено библиографическое исследование, охватыва которое охватило как западных авторов, исследователей культуры и философии Востока, так и восточных авторов, известных своими объяснениями об исследованиях индуистской традиции. Было установлено, что работы, объясняя влияние древней структуры восточной философской и научной мысли, особенно индуистской традиции, представляют глубину и самоотверженность, которые требует эта тема, и свидетельствуют о необходимости преемственности и расширения выполненного исследования.

Трагические последствия нашествия татаромонгол на Аланию наряду с уничтожением государственности имели следствием последующие волны миграции уцелевшего населения, что способствовало возникновению крупных аланских поселений на западе и востоке Евразии. Мигрировавшие на территорию современной Венгрии аланы достаточно известны исторической науке, чего нельзя сказать о той их части, которая в свое время по тем или иным причинам ушла в Китай и Монголию. В начале ХIII в. перед захватившими Северный Китай монголами стояли две первоочередные задачи: завоевание Южного Китая и организация управления над огромной территорией. Для этих целей они использовали представителей покоренных народов и в их числе алан как военную силу. Будучи в состоянии феодальной раздробленности, аланские князья не консолидировались в борьбе с общим врагом, наоборот часть из них по разным причинам перешла на сторону противника, другие же подчинились монголам после захвата Алании. В статье приводится множество примеров перехода на сторону врага аланских князей с подвластным населением и участие их в войнах монгольских ханов ради защиты интересов Юаньской империи. Процесс движения аланских всадников на восток проходит в три этапа: после поражения алан в 1222 г, до завоевания Алании Батыем и после окончательного покорения Алании в 1239 г. Судя по китайским и другим источникам, 30тысячная аланская конница принимала активное участие во всех военных операциях монголов на востоке, проявив себя как отличные воины. Часть алан (или асуды) была направлена во Внутреннюю Монголию, где они со временем, живя разбросанно среди монгольских племен, ассимилировались, потеряв язык, культуру, религию. После падения монгольской династии Юань (1368), дружина аланасов покинула Китай вместе с последним монгольским императором Тогонтимуром. Tragic consequences of the TatarMongolian invasion into Alania, along with the destruction of the statehood resulted in the subsequent waves of migration of the survived population, which contributed to the establishment and growth of large Alanian settlements both in the west and in the east of Eurasia. The Alans,who migrated to the territory of Hungary, are quite wellknown in the historical science, which is not the case with the part of the Alanswho moved to China and Mongolia for whatever reasons. In the early ХIIIth century the Mongolians taking over the Northern China faced the following challenges: conquering Southern China and arranging administration for this huge territory. For these purposes they used representatives of the conquered peoples, among themAlans, as military force. Being in the state of feudal disunity, the Alanian princes were not able to unite in the fight against a common enemy in fact, part of them, for various reasons, defected to the enemy, others subjected to their authorityafter the occupation of Alania by Mongolians. The article gives a large number of examples of Alanian princes defection to the enemy with theirdependents and their participation in wars on the side of Mongolian khans to protect the interests of the Yuan Dynasty. The Alanian cavalrymens movement to the east was carried out in three stages: after the defeat of the Alans in 1222, before Batu Khans conquest and after the final conquest of Alania in 1239. According to the Chinese and other sources, Alanian cavalry, totaling to approximately 30000 warriors, was actively involved in all military operations of the Mongols in the east, where they proved to be great warriors. Part of the Alans (or Asuds) had been sent to the Inner Mongolia, where dispersed among Mongolian tribes, they were being assimilated losing their language, culture and religion. After the fall of the Mongolian Yuan Dynasty (1368), the Alanian retinue left China with the last Mongolian emperor Toghontemr.

В статье публикуются итоги исследований мусульманских захоронений на могильнике «Тоянов городок», который является одним из самых ранних памятников ислама в Нижнем Притомье. Делается вывод, что в середине – второй половине XVII в. на кладбище сосуществовали две разные группы мусульманских захоронений. Первая группа мусульманских захоронений объединяет безынвентарные погребения с положением умерших головой на северо-запад с доворотом лица направо. Сделан вывод, что эта традиция не характерна для погребального обряда Нижнего Притомья и является привнесенной с территории Тарского Прииртышья. Появление на «Тояновом городке» захоронений с северо-западной ориентацией связано с переселением в окрестности Томска чатских татар в первой трети – середине XVII в. Для второй группы характерно соблюдение киблы положением умершего головой на юго-восток с доворотом лица налево. Инвентарь в этих захоронениях присутствует, что отражает пережитки доисламских верований. Происхождение этой группы захоронений объясняется трансформацией местного погребального обряда. Во второй половине XVII в. происходит исчезновение курганного способа захоронения, и растет количество безынвентарных погребений в связи с укреплением новой веры. При этом в обряде фиксируются пережитки доисламских верований, что само по себе закономерно для распространения любой религии в мире. Автор приходит к заключению, что на рубеже XVII–XVIII вв. исчезает обычай укладывать умерших головой на юго-восток, и «северо-западная» кибла вытесняет местную традицию. В начале XVIII в. в погребальном обряде происходят существенные перемены: окончательно исчезают курганные насыпи, могилы становятся глубже, появляются ниши (подбои), чего не отмечалось в более ранних мусульманских некрополях. Перемены связаны с прибытием мусульманского населения из Поволжья и Предуралья и их расселением в Татарской Слободе. С начала XVIII в. вплоть до рубежа XIX–XX в. мусульманский обряд унифицировался и существовал в неизменном виде.The article presents the results of research on Muslim burials in the hillfort named ‘Toyanov gorodok’ – one of the oldest Islamic sites in the Lower Tom region. The conclusion is drawn that in the middle to the second half of the seventeenth century, two different groups of Muslim burials coexisted here. The first group of the Muslim burials encompasses graves with no inventory, with the deceased placed with their heads to the north-west and their faces turned to the right. It is concluded that this tradition is not consistent with the burial rite spread in the Lower Tom and was brought in from outside, namely, the Tar Irtysh region. The emergence of such burials in the Toyanov Gorodok was associated with the settlement of the Chat Tatars on the outskirts of Tomsk in the first third to the middle seventeenth century. Characteristic of the second group was the placement of the deceased according to the Qiblah, with the head turned to the south-east and the face turned to the left. Some inventory was found in these burials, which is indicative of pre-Islamic beliefs. The origins of this group are accounted for by the transformation of the local burial rite. In the second half of the seventeenth century, the kurgan type of burials disappeared, whereas the number of burials with no inventory grew due to the strengthening of the new faith. At the same time, the vestiges of pre-Islamic beliefs can be seen in the burial rite, which in itself is natural for the spread of any religion in the world. The author concludes that at the turn of the seventeenth to the eighteenth centuries, the rite of placing the deceased with their heads to the south-east ceased to exist, and the ‘Qiblah north-west orientation’ replaced the local tradition. In the early eighteenth century, the burial rite changed significantly: the kurgan type of burials ceased to exist completely, the graves became deeper, and grave niches started to appear which were not reported to be found in older Muslim necropolises. These changes were connected with the arrival of the Muslim population from the Volga and the Ural regions and its settlement in the Tatar Sloboda. From the early eighteenth century up until the turn of the nineteenth to the twentieth centuries, the Muslim rite was consolidated and remained unchanged since.

В активный период деятельности Егии Темирчипашяна (1851–1908), в последней четверти XIX века, загадки бытия: вопросы материи – души, жизни, смерти и бессмертия, постоянно обсуждались тогдашней литературно–научно–философской мыслью. Упомянутые вопросы буквально угнетали также разум и душу Егии Темирчипашяна. В конце концов, он останавливается перед тайной Смерти, Концa, Огромного Ничто. Точка зрения Е. Темирчипашяна, конечно, не сводилась к философии этого Огромного Ничто. На этот вопрос проливает свет, в частности, изданный под псевдонимом Нурания, по определению самого автора, его философский роман «Влияние Бутты». Оттуда узнаем, что он, еще со школьной скамьи, изучая индийскую историю, язык, религию и философию, был глубоко увлечен идеей Нирваны. Потом начались мучительные поиски смысла бытия… Он пытался найти ответы на тайны мира в древних писаниях, в мыслях мудрецов Запада и Востока, но тщетно: «Никто не знал». В конце концов, встретив Иисуса, он столкнулся с новой истиной, проповедью идеи Великой Любви, согласно которой «Истинная любовь есть все …». Таким образом, по Темирчипашяну, в неудержимом и бесконечном процессе от простого к сложному, от поверхности к глубине, человеческая сущность и душа достигают сверхъестественного состояния, где «Человек настолько становится величавым, насколько тайна, устрашающая его, возрастает». During the active period of Yeghia Temirchipashyan's activity (1851-1908), in the last quarter of the 19th century, the mysteries of existence: the issues of matter and soul, life, death and immortality were the subject of permanent discussions of the literary, scientific and philosophical thought of the time. The mentioned questions in the true sense of the word were oppressing Yeghia Temirchipashyan's mind and soul. In the end, he stops before the Mystery of Death, the End, the Mystery of Nothing. Yeghia Temirchipashyan's point of view, of course, did not end with the wisdom of the Great Nothing. Particularly, his work ''The influence of the Buddha'', published under the name Nuria and defined as philosophical novel by the author himself, sheds light on this issue. From this we learn that he was deeply fascinated by the idea of Nirvana while studying Indian history, language, religion and philosophy at school. Then the torturous search for the meaning of existence began… He tried to find the answers to the mysteries of the world in the ancient writings, in the minds of the wise men of the West and the East, but in vain. “Nobody knew”. Eventually, meeting Jesus, he faced a new truth, the preaching of the idea of the Great Love, according to which “True love is everything”. Thus, according to Temirchipashyan, in an unstoppable and endless process from the simple to the complex, from the surface to the depths, the essence and soul of a human reaches a supernatural state, where “The human becomes as majestic as the mystery, that frightens him, grows”.

В данной статье рассматриваются историографические подходы к проблеме «симметричности» в действиях норманнов и тюрок-сельджуков. Те и другие практически одновременно начинают движение от мест своего привычного обитания, принимают новую для себя религию, язык, культуру, обычаи побежденных. Практически одновременно они устремляются на завоевание обширных и развитых областей, где создают новые государственные образования. Созданные ими империи просуществовали столетия после того, как они практически одновременно и повсеместно теряют власть.С другой стороны, норманнов и сельджуков объединяли общие ценности: стремление к доминированию, культ отваги, религиозное рвение в ведении «священной войны», предпочтение в выборе профессии наемника, вера в свою особую миссию и идентичность, эффективность управления, культурный эклектизм и открытость. Серьезные сдвиги по решению данной проблемы наметились в турецкой, российской и французской историографии.Актуальность исследования данного вопроса обусловлена наличием прямых контактов между норманнами и сельджуками на Ближнем Востоке в XI—XII вв. Эти контакты характеризовались не только конфликтами и военным противостоянием, но и во многом сопровождались культурным взаимодействием. Что отлично продемонстрировал пример отношений Русселя де Баллиоля и Артук бея. В качестве результата можно принять осознание общих ценностей участниками взаимодействия, которое вело их к идее создания прочных союзнических отношений и даже некой единой общности. Подобную тенденцию можно проследить по данным латинских авторов, повествующих о заключении наступательного союза между Боэмундом Тарентским и Данышмендом. Но в реальности, как отмечал византинист Ф.И. Успенский, этим ожиданиям не дано было сбыться.Цель данной работы показать, что норманны и тюрки-сельджуки в действительности имели нечто общее, что предопределило их ведущую роль в мировой истории. This article discusses historiographic approaches to the problem of «symmetry» in the movement of the Normans and the Seljuk Turks. Both of them almost simultaneously began to move from their usual habitats, adopting a new religion, as well as the language, culture, and customs of the vanquished peoples. Almost simultaneously, they rush to conquer vast and highly-developed areas, where they created new states. The empires they created endured for centuries after the conquerors themselves (almost simultaneously collapsed) and lost their governing positions.On the other hand, the Normans and the Seljuks were united by common values: the desire for domination, the cult of courage, the religious zeal in waging a «holy war», the preference for choosing the profession of a mercenary, the belief in their special mission and identity, their notable governing efficiency, cultural eclecticism and openness. Serious shifts in the approach to this issue have been outlined in Turkish, Russian and French historiography.The relevance of the study of this issue is due to the presence of direct contacts between the Normans and the Seljuks in the Middle East in the 11th—12th centuries. These contacts were characterized not only by conflicts and military confrontation, but were also largely accompanied by cultural interaction. What was perfectly demonstrated by the example of the relationship between Roussel de Balliol and Artuk Bey. As a result, one can accept the awareness of common values by the participants in this interaction, which led both parties to the idea of creating strong allied relationship and even a kind of single community. A similar trend can be traced according to the data of Latin authors, who convey the story about the conclusion of an offensive alliance between Bohemond of Tarento and Danishmend. But in reality, as the Byzantinist F.I. Ouspensky noted, these expectations never came to fruition.The purpose of this work is to show that the Normans and the Seljuk Turks actually had something in common, which predetermined their leading role in world history.